Наверно, тогда же у Соболевского на прихваченном с собой небольшом деревянном прямоугольнике Тропинин делает подготовительный набросок - этюд - для будущего портрета. Это - первое впечатление художника, первая встреча Тропинина и Пушкина!
Нет, пока совсем не "гений" и даже, наверно, не "поэт": Пушкин совершенно домашний, обыкновенный, "неприглаженный и непричесанный", - но все же вдруг откроется и пленит нас быстрый поворот головы, подвижная выразительность каждой черты лица, блеск светло - голубых, широко распахнутых, устремленных к какой - то значительной мысли глаз.
Трудно, невозможно предположить, что художник ни стихов, ни поэм Пушкина не читал, - читал и, должно быть, в сочинениях его, как и остальные современники ( и потомки ), находил немало для себя дорогого: в мыслях поэта, в образах, им созданных, в самом слове его. И, как всякий, глубоко, умом и сердцем постигающий Пушкина читатель, вряд ли не чувствовал он и особого, собственного душевного родства с поэтом. Но если бы Тропинин хотел показать людям только этого, ему душевно родственного Пушкина, то на портрете оказался бы лишь его, тропининский Пушкин. А замечательный портретист Василий Андреевич Тропинин знал и великого поэта, которого Москва "короновала" как русского Байрона и Шекспира, чье имя и впрямь стало "народной собственностью"; он ощущал высокое стремленье его дум, величие духа, непреклонность и терпение, с которыми встречал поэт удары судьбы. Он знал гения, беседовал с ним с глазу на глаз, о чем вспомнит годы спустя со счастливой гордостью...
Между этюдом и "главным" портретом был еще карандашный набросок: художник прокладывает путь от первого впечатления, как бы ни было оно сильно, к тому окончательному изображению, которое должно собрать и открыть зрителям все, что живет для них в имени, слове, понятии - Пушкин.
"Главный" портрет - не увеличенный в несколько раз этюд и не соединение этюда с карандашным наброском, наметившим композицию, построение будущего портрета. "Главный" портрет рождается в особом проницательном всматривании в того, кого пишешь, когда в каждой черточке лица, в каждом повороте, жесте угадываются особенные приметы души, когда художник обретает способность в каждом мазке, который, подхватив кистью с палитры, несет на холст, передавать частицу открывавшегося ему целого...
В повороте головы остается глубокая задумчивость, но поворот величествен и горд, широко разворачиваются плечи, фигура поэта обретает уверенность и силу. Складки халата становятся широкими, свободными, плавными, как бы выявляя внутреннюю освобожденность поэта, его свободное дыхание. Слегка встрепанные завитки волос, свободный, расстегнутый ворот, небрежно повязанный шарф, не стягивающий шею, говорят и о будничной простоте, "домашности" Пушкина, и о вдохновении, внезапно его озарившим. В сосредоточенном взгляде угадывается уже не просто напряженная мысль, но мысль поэтическая. Правая рука поэта с перстнями на большом и указательном пальцах свободно лежит на столике. Тут же открытая книга. Зрителям тропининских портретов уже не раз приходилось видеть его героев, поднявших глаза от книги и предавшихся собственным мечтам. Но здесь не праздная мечтательность, здесь мечта творческая. Краски скупы, не пестрят, не рассеивают внимание. Всего ярче - вольный белый ворот рубахи: он тотчас привлекает взгляд зрителя к лицу поэта. В одежде сочетаются глубокий коричневый цвет с глубоким синим - цвета земли и неба.
Как далек этот человек на портрете - Пушкин! - от Пушкина, быстро и точно намеченного в этюде, от первого художнического впечатления, закрепленного на небольшой прямоугольной дощечке!..

Но лишь божественный глагол
До слуха чуткого коснется,
Душа поэта встрепенется,
Как пробудившийся орел...

Тропинин всю жизнь будет вспоминать часы, которые провел "глаз на глаз с великим нашим поэтом". Дружеская беседа Пушкина высока и значительна: в ней тоже жило вдохновение, ощущалось это пробуждение орла. «Личность его довершала очаровательность его музы, в особенности, когда, бывало, беседуешь с ним наедине в его кабинете», - вспоминает один из собеседников поэта. Петр Андреевич Вяземский, друг Пушкина, вспоминая его, будто пересказывает прозой стихи о встрепенувшейся душе поэта: «Когда чуял он налет вдохновения, когда принимался за работу, он успокаивался, мужал, перерождался».
Как пробудившийся орел!.. С душой встрепенувшейся, успокоенным и мужественным предстает Пушкин на тропининском портрете…
«Сходство портрета с подлинником поразительно», - радуется писатель и критик Николай Алексеевич Полевой, издатель журнала «Московский телеграф», оповещая читателей о появлении написанного Тропининым портрета Пушкина. Но тут же прибавляет: «Впрочем, физиогномия Пушкина – столь определенная, выразительная, что всякий хороший живописец может схватить ее, - вместе с тем и так изменчива, зыбка, что трудно предположить, чтобы один портрет Пушкина мог дать о нем истинное понятие».
Номер журнала, где будут напечатаны эти строки, выйдет в свет в те самые дни, когда начнется работа над новым портретом поэта…

Внимание! Все материалы предоставлены исключительно для ознакомления! При копировании материалов ссылка на сайт ОБЯЗАТЕЛЬНА!!! В противном случае это будет считаться как нарушение авторских прав! С уважением к Вам, Администрация сайта!