Занятия по всем предметам вели в Лицее профессора, адъюнкты ( помощники профессоров ) и учителя.
Политические и "нравственные науки" преподавал Александр Петрович Куницын, российскую словесность и латинский язык - Николай Кузьмич Кайданов, французский язык и словесность - Давид Иванович де Будри, немецкий язык и словесность - Фридрих Леопольд Август Гауэншильд, математику и физику - Яков Иванович Карцев.
Кроме Давида Ивановича де Будри, все лицейские профессора были людьми молодыми, не достигшими еще тридцатилетнего возраста. Но образование получили они основательное.
Трое - Куницын, Кайданов и Карцев - окончили Петербургский педагогический институт и, как особо отличившиеся, посланы были для усовершенствования за границу. Там, в Геттингене, Иене, Париже, слушали они лекции европейских знаменитостей.
Когда возвратились в Россию, зачислили из профессорами в Царскосельский Лицей.
Первый биограф Пушкина, Павел Васильевич Анненков, писал о Куницине, Кайданове, Карцеве и Кошанском: "Можно сказать без всякого преувеличения, что все эти лица должны считаться передовыми людьми эпохи на учебном поприще. Ни за ними, ни около них мы не видим, в 1811 году, ни одного русского имени, которое бы имело более прав на звание образцового преподавателя, чем эти, тогда еще молодые имена".
Русские педагоги, а не иностранцы преподавали в Лицее главные науки. Это было новшество, и новшество немалое.
"Пушкин охотнее всех других классов занимался в классе Куницина", - рассказывал Пущин.
Александр Петрович Куницын был самым выдающимся и талантливым из лицейских профессоров. Умный, красноречивый, образованный, он держался независимо. Как - то воспитанник Илличевский нарисовал карикатуру: лицейские профессора ищут милости у графа Разумовского. Нарисован здесь и Куницын. Он стоит в стороне, повернулся к министру спиной и смотрит не на него, а в противоположную сторону.
На протяжении шести лет Куницын преподавал в Лицее те науки, из которых воспитанники узнавали о "должностях"! ( то есть обязанностях ) человека и гражданина. Это были логика, психология, право народное, право гражданское русское, право публичное русское, право римское, финансы.
Куницын не случайно преподавал так много "прав", то есть юридических наук. Ведь чтобы перестраивать Россию, изменять законы, будущие государственные деятели должны были эти законы знать.
Курс "нравственных наук" начинался с логики.
Двенадцатилетний Александр Пушкин логику не жаловал. Ему казалось смешным и странными все эти силлогизмы, фигуры, модусы.
- Я логики, право, не понимаю, - заявлял товарищам Пушкин.
Он не слишком старался, но учился успешно.
"Хорошие успехи. Не прилежен. Весьма понятен" - так записал в ведомости об успехах Пушкина по логике профессор Куницын.
"Логику сменили другие "нравственные науки".
Живо, образно, со множеством примеров рассказывал молодой профессор о том, что такое человеческое общество, о разных формах правления, об обязанностях правителей и правительств, о решающей роли народа в выборе образа правления и установлении законов.
Большинство воспитанников записывало лекции. "Первому писцу лицейскому" - Горчакову товарищи подбрасывали насмешливые записочки: "О суета сует и всяческая суета, - о, когда выпадет перо из рук твоих, первый писец лицейский! - Глаза потеряешь, увы! тогда что будет с тобой!"
Пушкин мало что записывал. Он наделен был удивительной памятью, сообразительностью, понятливостью. С виду рассеянный и невнимательный, он усваивал из лекций гораздо больше тех, кто неутомимо строчил и строчил.
Куницын рассказывал, Пушкин слушал.
- Люди, вступая в общество, - говорил Куницын, - желают свободы и благосостояния, а не рабства и нищеты.
Пушкин понимал - речь идет не о людях вообще, а в первую очередь о крепостных крестьянах, о тех, кто обречен в России на нищету и рабство.
Куницын "на кафедре беспрепятственно говорил против рабства и за свободу..."
Многое понял Пушкин из лекций Куницына. Потому с таким восторгом вспоминал его:
Куницыну дань сердца и вина!
Он создал нас, он воспитал наш пламень,
Поставлен им краеугольный камень,
Им чистая лампада возжена...
С интересом занимался Пушкин русской и всемирной историей и географией у добродушного украинца - профессора Ивана Кузьмича Кайданова. Однокашник Куницына по Педагогическому институту, Кайданов звезд с неба не хватал, но предмет свой знал и любил.
От него много услышал Пушкин о вещем Олеге, погибшем "от ужаления змея", о "ненасытном честолюбце" - царе Борисе Годунове, о деяниях великого преобразователя России - Петра I...
Лекции Кайданова обычно слушали с интересом. Но если шумели, болтали, добродушный профессор сердился. Тогда шли в ход "животины" - любимое бранное слово Кайданова, которое попало и в "национальные" песни:
Потише, животины!
До долго ль говорю?
Потише - Борнгольм, Борнгольм,
Еще раз повторю.
Об успехах Пушкина на младшем курсе Кайданов записал: "Более дарования, нежели прилежания. Успехи довольно хороши". И еще: "При малом прилежании оказывает очень хорошие успехи, и сие должно приписать одним только прекрасным его дарованиям".
Лучшие отметки Пушкин получал по российской и по французской словесности. Французскую литературу знал он чуть ли не с пеленок и теперь охотно занимался ею у Давида Ивановича де Будри.
Уже в первый год учения профессор де Будри высоко оценил воспитанника Пушкина: "Считается между первыми во французском классе. Весьма прилежен. Одарен понятливостью и проницанием".
Заслужить подобную оценку у Будри было не так - то просто.
Что касается немецкого языка, воспитанники не любили и неохотно изучали его. Педагогом Гауэншильд был никудышным. Говорил по - русски плохо и читал свои лекции по немецкой словесности на ... французском языке. Результаты его деятельности не замедлили сказаться. "При всей остроте и памяти нимало не успевает", - так аттестовал Гауэншильд Александра Пушкина.
Без большой охоты занимались лицеисты в классе профессора математических и физических наук Якова Ивановича Карцева.
Вначале дело кое - как шло. Решали задачи, учили формулы. Яков Иванович сердился, уговаривал, жаловался и, наконец махнув рукой, стал учить одного Вольховского. Остальные в математическом классе готовили другие уроки, читали романы, сочиняли стихи, занимались чем угодно, только не математикой.
В течении шести лет изо дня в день, кроме июля ( июль был каникулярным месяцем ), изучал Пушкин "главные основания" многих наук.
И хотя не по всем предметам он учился хорошо и далеко не все профессора хорошо учили его, главное было в том, что в основе лицейского "способа учения" лежало прекрасное правило: "не затемнять ум детей пространными изъяснениями, но возбуждать его собственное действие". Их учили думать - думать самостоятельно, независимо и свободно. В этом и было главное. А если на многие вопросы не получали они ответов в лекциях своих профессоров, то искали ответов в книгах, у других наставников - "любимых творцов"...
|
